В этой публикации многие герои останутся без имен и лиц, а некоторые населенные пункты без наименований. Да и привычной статьей журналиста данный материал назвать сложно. Так как почти недельная поездка на Донбасс вылилась в целый рассказ.
О том, что сейчас происходит там, говорит весь мир. Только каждый по-своему. Да и одно дело читать о событиях на Донбассе в новостных сводках, а другое – увидеть изъеденную пулями стену школы своими глазами. Поговорить лично с теми, кто передвигался по родному поселку перебежками – от подъезда к подъезду, от стены к стене, с одной только мыслью – добежать живым. С теми, кто видел посеченных осколками до неузнаваемости соседей и как в канун учебного года, когда учебники были разложены по партам, артобстрел чуть не уничтожил школу. Погиб один. Пожить не успел, все было впереди, но оборвалось резко.
С начала специальной военной операции я слышала много мнений. Кто-то за, кто-то против. Кто-то поддерживает, а кто-то осуждает.
Во время поездки туда в составе гуманитарной миссии Народного фронта, довелось поговорить с людьми, очевидцами событий, информация о которых до нас доходит, в основном, через федеральные СМИ. Эти люди разные. Но в 2014 году судьба провела жирную черту в судьбе каждого из них, разделив жизнь на ДО и ПОСЛЕ.
МЕДСАНБАТ
Когда стемнело, вышла на крыльцо. Раненные бойцы уже собирались на боковую. Я еще днем заметила растущий рядом с полевой кухней грецкий орех. На Донбассе середина октября – самое время собирать ореховый урожай. Освещения нет, включила фонарик, чтобы подобрать пару штук, в Сибири их ведь не встретишь. Почти экзотика. А орехи до того спелые, что без труда раскалываются руками.
Глухой страшный грохот напомнил, где нахожусь — в прифронтовом госпитале. А грохот – это не предвестник грозы, а привычный для местных «обмен» артиллеристскими и реактивными снарядами двух сторон с линии соприкосновения или по-привычному – с фронта. Здесь же в относительном затишье базируется алтайская медрота. От далекого рокота тут давно по ночам не просыпаются. Для меня же это ново, по коже пробежал холодок. А мозг уловил знакомый запах. Показалось, что от него даже привкус во рту появился. Запах пороха. Как он донесся сюда, пропитав все?
В этом месте по ночам не принято включать фары автомобилей. Медперсонал не ночует в одном здании – все по разным местам и в разных частях населенного пункта. Чтобы во время возможного прилета не накрыло всех разом, чтобы кто-то остался жив и смог оказать раненым помощь.
Сегодня днем по бахмутской дороге мы приехали сюда на УАЗике с «гуманитаркой» и запасной внедорожной резиной. Медсанбату эта техника очень нужна. Думаете, на чем вывозят раненых с поля боя? И резина зимняя кстати пришлась. В это время года чернозем Донбасса превращается в настоящий «солидол». Такая грязь сибирским джиперам не снилась.
Здание нынешнего госпиталя продолжительное время занимали подразделения ВСУ. После них от строения осталась разруха. Срезали даже трубы отопления. Благо, что осень здесь мягкая. А к зиме с гуманитарной миссией Народного фронта сюда уже поступила партия тепловых пушек и обогревателей.
В прифронтовом медсанбате трудно увидеть докторов в белых халатах. Они больше похожи на военных. Заметила еще, что по территории ходят как будто совсем юные подростки, укутанные в телогрейки. Военный «главврач» потом рассказывал, что за голову хватался, жалуясь командованию: вы, что мне тут, детский сад устроить решили что ли? Что мне с этими девчонками делать? А девчонки контрактницы оказались крепкими орешками. Странно — жизнь только началась, а они на фронт, поближе к пеклу. Как потом сказали их старшие коллеги – все они идейные. Отправились к передовой, чтобы помочь.
Про сам госпиталь подробностей не будет. Скажу лишь, что есть там один уголок, у которого почти всегда кто-нибудь стоит. Кто на костылях, кто хромая, с перевязанными головами они подходят и долго всматриваются во что-то. Приблизившись, увидела детские рисунки.
В этом месте мне посчастливилось познакомиться с одним непонятным тогда для меня человеком — с Сергеичем, врачом анестезиологом-реаниматологом из городской больницы № 5 города Барнаула. Во время мобилизации он отказался от положенной ему «брони» и уехал сюда. До этого не один год в отпусках приезжал помогать коллегам медикам на Донбасс. Зачем? Почему?
Сергеичу, кроме «почему» и «зачем» удалось задать еще вопросы, но об этом позже. А пока – дорога на Бахмут (Артемовск).
КАК «ВЕРНЫЙ» ЛИШИЛСЯ ЗВАНИЯ. ДОРОГА «СМЕРТИ»
Совсем другой здесь климат, другая земля. Тепла больше. За окном авто – мелькают распаханные под пары поля, колоновидные тополя, каштаны. На дворе октябрь, а здесь даже зелено, осень лишь слегка коснулась листвы, а по обочинам растут яркие подсолнухи.
Из Ростовской области нас забрали военные. Повезли к алтайским зенитчикам, которые не так давно получили от нашего региона на подмогу дорогостоящий трактор.
Пожалуй, единственное, о чем можно рассказать после встречи с зенитчиками, так это о Верном. Пес по кличке Верный породы «немецкая овчарка» стал верным другом для наших ребят с щенячьего возраста. Они по-дружески называют его хохлятским немцем. Говорят, что даже гавкает он с характерным говором: хав, хав.
Верный – любимец подразделения, только совсем молодой еще, глупый. Недавно получил звание полковника. О чем свидетельствуют звезды на ошейнике. Но в ходе недавних собачьих разборок сам себя разжаловал до подполковника, потеряв одну звезду. Погладив на прощание «военного» пса, загрузились в тот самый УАЗ для медсанбата. Потом немного застряли на КПП между ДНР и ЛНР. Здесь все строго и серьезно. Проверка документов, осмотр машин.
— Здравствуйте. Военная инспекция. Оружие, боеприпасы с собой везете?
— Никак нет! Только «гуманитарку».
По пути наш водитель, боец с позывным Капрал рассказал, как здесь за два месяца буквально на глазах отстроили дороги, как ремонтируют школы и детские сады. Теперь это территория России. А за окном «таблетки» мелькают таблички с названиями населенных пунктов, которые еще недавно видела в телевизионных сюжетах: Лисичанск, Донецк…
— А что это за странные горы? – спрашиваю Капрала.
— Это терриконы, рукотворные горы Донбасса – ответил он.
Позже прочитала, что терриконы – это искусственные насыпи из пустых пород, извлеченных при подземной разработке угля и других полезных ископаемых. Начали их насыпать с помощью вагонеток еще с 1905 года, и за это время их образовалось несколько сотен.
Миновали очередной контрольно-пропускной пункт и с разбега бухнулись в ямы. «Буханочки» и без того мягкостью не отличаются, а тут поистине зубодробительная тряска началась. На минуту подумала, что оказалась в Камне-на-Оби с его убитыми дорогами. Да только не Камень-на-Оби это, а разбитая снарядами дорога на взятый нашими войсками еще весной Бахмут (Артемовск). Настоящая «дорога смерти».
Навстречу летят БТРы и танки. На обочинах они же — только искореженные и пожженные. Почему-то даже легковушки здесь тихо не ездят, все летят, несмотря на воронки от взрывов. То ли по привычке, что задерживаться на этом направлении не стоит…
Все усеяно КПП. Столько и сразу людей с оружием еще не встречала ни разу.
Сам Бахмут в ходе затяжных боевых действий взяли, но от населенного пункта, по сути, ничего не осталось…
По дороге боец рассказал, чем занимается – вывозит раненых с поля боя. С какой-то привычной простотой сообщил, что каждый выезд может быть смертельным, но процесс не останавливается никогда.
«Тут все герои, спасают жизни — говорит парень,- я военный медик, мобилизованный. Правда, пошел второй год, как дома не был.
В Бога здесь поверил. Даже если раньше какие-то сомнения в Его существовании были, теперь точно верю. Здесь много необъяснимых чудес происходит. В некоторых пацанов хохлы в упор автоматными очередями стреляют, но не попадают. Гранаты рядом «ложатся», но не взрываются.
У меня сколько раз было. Ночь. Вспышка. Прилет. Воронки на дороге одна за другой образуются, а рядом дальше продолжают накидывать. Только в нас не попадают даже осколки. Это не чудеса?
Еще нам с Алтая батюшка икону привозил, она на второй день замироточила. Я сам видел».
По дороге молодой военный медик рассказал о том самом удивительном враче добровольце из Барнаула – Сергеиче. Именно с ним у него был первый выезд за ранеными. И Сергеич на его глазах спас человека, которому примерно час оставался жить.
Опять КПП.
По пути все время пытаюсь снимать видео. В определенные моменты Капрал говорил убрать камеру. После проезда определенных точек опять разрешал снимать. На подъезде к госпиталю полный запрет на фото и видео.
К Сергеичу, как и обещали, еще вернемся. А теперь немного хотелось рассказать об одном из очевидцев страшных событий 2014 года в Славяносербске.
«СВЕТА – СЛАВЯНОСЕРБСК»
Под такой записью остался в моей телефонной книге человек, встречу с которым посчитала настоящей удачей. Света – бывший журналист печатной газеты «Славяносербские вести». У Светланы Мовчан нет знаменитого имени военкора, но она является им, по сути. Оставшись вдвоем со своим редактором Антониной Гречишкиной в пустой редакции под обстрелами, они там буквально жили в 2014 году. Киев заблокировал все счета редакции, зарплату не получали. Просто работали, первое время не понимая, зачем. Сначала спали на стульях, потом на складах располагавшегося неподалеку техникума нашли детские раскладушки. В рост на них не помещались, но было удобнее, чем на стульях.
Когда встала типография, выпускали газету, как боевой листок, распечатывая на принтерах. Не понимали, дойдет ли этот листок до читателей, передавали его по населенным пунктам с автобусами и машинами. Но как-то она приехала в небольшой поселок Зимогорье (туда попало пятнадцать экземпляров), и увидела, как на рынке люди становятся вкруг и читают вслух. Тогда одна из женщин взяла газету в руки и сказала слова, после которых Светлана поняла, для чего живет на работе: «Славяносербские вести» — маленькая, но наша. Значит, мы еще живы. Значит, что-то еще работает. Значит, нас еще не убили».
Связи в то время между населенными пунктами не было никакой абсолютно. В 2014 году люди не понимали, какая территория под кем. Зимогорье, Родаково, Красный Луч… Про какие-то села уже знали, что они под нацистами, знали, что и близлежащие населенные пункты могли оказаться под ними в любой момент. А вот что дальше по району, не знал никто. «Славяносербские вести» — был единственным источником информации для населения.
Что сказать, в Луганской народной республике до сих пор нет интернета, республика под вынужденным «куполом». И как только его установили, «проблем» стало меньше. В поселке то и дело спонтанно возникают контрольно-пропускные пункты, тотальная проверка документов и осмотр машин. На каждом шагу – военные. Все понимают, зачем.
Светлана то время пропустила через себя не только, как человек, но и через призму журналиста. Именно поэтому разговор с ней был особенно интересным.
«Честно, мы не ждали, что по нам начнет стрелять собственная страна. Мы думали, побряцают оружием, покажут нам технику, но такого, что здесь потом произошло, не будет,- рассказывает она, — ну а потом я поняла смысл поговорки, которая, как ничто другое отражает нашу картину: страна в свой народ стреляет один раз. Второй выстрел – это уже не в свой народ.
Они сейчас говорят, что нас вернут. Да мы им не нужны! Мы и тогда им не нужны были. Им нужны наши территории. У нас вот здесь недалеко разбитое село Сокольники. Его сейчас просто нет. Село стерто с лица земли. Там перед войной нашли залежи сланцевого газа. Мы реально понимаем, что здесь все вместе с нами продано Америке. Поэтому человеческий балласт — лишний. Как народ, они нас не воспринимают, мы для них пустое место. Как нас только не называли – и террористами, и сепаратистами. Да никто мы им!».
По словам Светланы, в 2014 году начались тяжелые времена. Бывало такое, что Славяносербск утюжили с трех сторон «градами».
«Я очень запомнила 11 ноября 2014 года, — говорит журналист, — мы уже доделали свежий номер газеты. Редакция располагалась на первом этаже, на втором этаже – казачий штаб. Мы поднялись к ним, предупредить, что уходим. Окна у нас выходили на село Трехизбенка, где базировалась артиллерия батальонов ВСУ. И буквально на наших глазах оттуда начало лететь и падать по всему поселку. Казаки говорят: «Ну, все, девчонки, вы сейчас никуда не идете. Мы просто сейчас выходим в коридор подальше от окон, подальше от несущих стен, садимся на пол и ждем.
Обстрел был ужасный. Мы просидели на полу минут тридцать. А когда, более или менее, все стихло, пришла их штабная медсестра за медикаментами, уже передали, что есть раненые.
Мы вышли на улицу. Описать словами то, что мы увидели просто нереально. Как раз, выпал первый снег, который смешался с грязью. Все черное, серое, в рытвинах от снарядов. Но больше всего меня поразила другая картина. Частный дом. В доме полностью выбиты все стекла. Возле окна сидит старенький дедушка, ветер колышет занавеску. А у него взгляд в никуда, взгляд отрешенный и потерянный. Это описать словами невозможно. Это такая боль и безысходность человеческая, в которой за пол часа оказались мы все. Вокруг из труб полыхает газ, из труб хлещет вода. Прямое попадание в здание банка, где находились люди. Возле банка лежит убитый, реанимировать которого медсестра не смогла.
И вот мы доходим до дома Антонины Анатольевны, собрались ехать, машину не задело. И начинается повторный обстрел. Мы – в подвал.
Выезжали из Славяносербска очень быстро, на блокпосту нас даже не останавливали, тогда гражданские колонной оттуда ехали. Ощущения непередаваемые, когда выезжаешь из-под обстрела. Сначала ты не понимаешь, что с тобой было и что могло случиться. А когда приехала домой, пришло осознание. Ночью долго глаза не могла закрыть.
Тем не менее, на следующий день мы вернулись в редакцию делать очередной боевой листок».
— Свет, а почему в 2014 году вы изначально не поддержали Майдан и были против военного переворота в Киеве?
— Потому что мы всегда были за дружественные отношения с Россией. Нам чужды европейские ценности, которые нам навязывались. Эти лозунги: хочу в Евросоюз и кружевные трусики – бред для нас!
В 2014 году нам говорили: не нравится? Чемодан – вокзал – Россия. Мы ушли в Россию со своим чемоданом, со своими домами и со своей землей. Вы просили нас удалиться? Мы удалились. Теперь претензии к вам, кто не доволен. Хотите, оставайтесь с нами. Хотите, уходите. Езжайте во Львов, там вам дадут путевку в Польшу или в Чехию. В лучшем случае, будете разнорабочими. Вперед! Никто никого не держит, а нас вполне все устраивает.
Ненависть к братским народам на западной Украине началась давно и это ни для кого не секрет. Это воспитывалось и вбивалось в голову далеко до 2014 года, далеко до СВО.
— Почему здесь, на Донбассе ненависть к России так удачно в головы населения вбить не удалось?
— Они привыкли там жить для себя. Ездить в Европу. У нас менталитет абсолютно разный. Но и нас пытались обработать.
Когда я училась в девятом классе, в школе проходил конкурс по знаниям творчества Тараса Григорьевича Шевченко. Мы заняли первое место и нам дали бесплатную путевку на пасхальные праздники в Ивано-Франковскую область.
Заранее предупредили, что слушать там нас никто не будет, так как мы не говорим по-украински. Местами так и было. Но в целом, приняли хорошо.
Помню, что пытались сразу засеять зерно. Мне предложили в Луганске возглавить молодежную организацию украинской националистической партии. И первое, что нужно было сделать – приехать в Луганск на митинг в поддержку желто-голубого флага. Я сразу сказала: ребят, это без меня.
В принципе, у нас тоже встречаются ярые любители Украины «независимой». Есть знакомые, два брата. Один – коммунист, был депутатом райсовета до 2014 года. Второй – ярый «укроп».
Когда в Зимогорье проходил митинг — мы ребятам, которые стояли на блокпостах, собирали деньги на вооружение. Они ведь там первое время безоружные были. Тот самый укроп сидел на площади, пил пиво и кричал: «Почем Родина?». Я ему ответила: «А дешево! Пара печенюшек на Майдане, и Родина продана!».
Много случаев произошло в те времена, над которыми она сейчас смеется. А мне было слушать жутко.
«Сама я живу в Зимогорье. Это небольшой поселок, от Славяносербска километров 20.
Часто на работу в редакцию ездила на велосипеде. И вот, как-то чуть-чуть не доезжая до Зимогорья, наезжаю на осколок от снаряда, и у меня спускает колесо. Насос был с собой, подкачала. Прокол небольшой, решила, что доеду. Еду, а передо мной парни орудия заряжают «ответку» давать, а тут я прямо перед ними нарисовалась. В жизни своей еще так быстро педали не крутила, — улыбается собеседница, — приезжаю домой, смотрю, у родителей глаза на выкате, за сердца держаться, отдышаться не могут. «Вы чего? Ладно, я из-под обстрела на велосипеде гнала, а вы-то что?». А они мне давай рассказывать, как за шиповником сходили на гору. Говорят, что когда спускались назад, увидели в кустах перед собой самодельную установку, которую уже заряжали бойцы. Мама папика спрашивает: они же нас видят, не будут стрелять? А ребята уже свистят им, руками машут: падайте! Упали они на землю, а снаряды прямо над ними как давай летать.
Долго потом ворчали: зачем нам этот шиповник понадобился, а соседи, смеясь, спрашивали: ну что, оздоровились, набрали витаминчиков на зиму?».
По словам коллеги журналиста, в феврале 2022 года началось все внезапно. 23 февраля к ней в Зимогорье приезжали родственники в гости. Посидели, пообщались. Вечером они уехали. 24-го утром в 5.45 все проснулись, спать было нереально. Грохот начался такой, что земля трещала и ходуном ходила. В голове вертелась первая мысль: неужели наконец-то началось?
«Родители проснулись и были в шоке, — рассказывает она, — я сразу включила телевизор. Выступал Президент Владимир Путин. Мы понимали, что будет нелегко, но и жить так устали. В то утро мы поняли, что Россия за нас полноправно заступилась. Мы этого очень долго ждали, мы это выстрадали, мы многих невинно убитых похоронили.
Сейчас Алтайский край помогает нам восстанавливаться. У нас ведь даже в ФАПов не было раньше, а теперь появились. У нас здесь жизнь замерла с советских времен, ничего нового не строилось, не делалось. Еле как поддерживалось то, что от СССР осталось».
ЗНАКОМСТВО С «ТЕРРОРИСТКОЙ» ВО ВРЕМЯ ПОЕЗДКИ В ТРЕХИЗБЕНКУ
До войны Трехизбенку населяло несколько тысяч человек. Но как только батальон «Айдар» (запрещен в России) развернул здесь свои позиции, люди начали убегать, бросая дома. В первую очередь, разъехалась молодежь. Остались старики и те, кому бежать некуда. Да и изначально сопротивление оказывать было некому. Поэтому укронацисты, не стесняясь, заняли здание школы. А потом началась адская жизнь длиною в годы.
Часто «ребята из школы» избивали молодых людей — выросших за эти восемь лет детей. Подозревали, что они информаторы. А может, просто — ради развлечения. Стреляли перед ногами идущих по проселочной дороге стариков и женщин. Смеялись при этом, видимо, забавное зрелище было. Отсюда же «айдаровцы» (запрещен в России) обстреливали соседний Славяносербск.
Долгие восемь лет жизни в аду наложили отпечаток на местное население. В Трехизбенке люди до сих пор боятся. Их долго запугивали. Год за годом они ждали, когда их крови напьются. Выплакали все слезы по погибшим за это время ребятишкам – детям Донбасса, которым навсегда останется кому по десять, кому по восемь, кому по девять лет.
«Знаю, что как-то на 9 мая местный дедушка вышел на улицу и запел «День Победы». Его за это били по ребрам прикладами автоматов, — рассказывает по дороге в Трехизбенку Светлана Гизай, народный депутат ЛНР, — когда началась специальная военная операция и «Айдар» (запрещен в России) стали выбивать из школы, мост ведущий к поселку, был практически разрушен. Я оставляла машину у переправы и шла пешком. С собой несла продукты, ведь при штурме наши бойцы пять дней оставались без еды.
Пыталась вытащить оттуда раненых».
Женщина на своих руках тащила здоровых мужчин до моста, а потом через мост до машины. Она не считает себя героем. Хотя все здесь знают, что ей удалось вынести из зоны боевых действий пятнадцать раненых бойцов, истекающих кровью. Многие ли способны на это, рискуя под обстрелами упасть вместе с раненым на дороге? И больше никогда не подняться.
В марте 2022 года Трехизбенка была освобождена. В октябре 2023 года мы едем туда. За рулем Светлана Гизай. Дорога еще не восстановлена, но строительство разрушенного моста уже ведется. Пока временно установлен понтонный мост через реку Северский Донец.
1 июля 2014 год убили ее мужа. Он просто шел по улице, когда рядом разорвался снаряд. Если бы его убили на передовой, потеря бы перенеслась легче… А он просто шел по делам.
Во время того обстрела погибло восемь человек из мирных жителей, пять женщин и трое мужчин. Среди них ее супруг.
«Тот обстрел был лишь первой ласточкой, — вспоминает женщина, — и буквально за один день мы все стали для них террористами. В том числе, моя семья, включая детей.
Нам начали звонить каждый день и пугать, что всех убьют. Люди боялись ложиться спать из-за угроз и страха смерти. Многие бросили свои дома и квартиры, бежали к родственникам в другие населенные пункты. Лишь бы не слышать эти телефонные звонки со стороны Украины.
Потом газеты и информационные ресурсы начали выставлять наши фотографии, как семьи террористов. Про смерть моего мужа написали, что был убит террорист. Нам даже статью за терроризм «припаяли», как общественным элементам, угрожающим целостности Украины.
А он всю жизнь простым педагогом был. Двадцать семь лет занимался поиском и захоронением пропавших без вести бойцов Великой Отечественной войны. Служил в Афганистане, посвятил себя детям, работал преподавателем. Я тоже учитель, параллельно вела деятельность в должности замкомандира Красного креста. Учила оказанию первой помощи взрослых и детей. В итоге, стала террористкой…
Но я не покинула свой дом из страха, дети мои тоже никуда не уезжали. Мы выжили вопреки всему и хотим жить полноценной жизнью. И кто террорист, на самом деле, если для них человеческая жизнь ничего не стоит?».
По пути к Трехизбенке она предупредила, что с дороги на обочины лучше не сходить: «Реку видишь? Не ходи туда! Еще не все разминировано».
Оказалось, что рыбаков без ног среди местных много стало. Это те, для кого азарт рыбной ловли стал превыше увещеваний о безопасности.
Еще здесь все фазанов очень опасаются. Взрослая птица, выбежавшая на дорогу, легко разбивает автомобильный бампер. А птицы этой развелось в окрестностях неимоверное количество. Только и мелькали по дороги целые стайки. Местные жители полагают, что бегут пернатые подальше от взрывов. В Славяносербском районе тихо стало, вот они сюда и мигрировали.
«ВЖИК» И ЗАПРЕТНОЕ КРЫЛО В ШКОЛЕ
Если бы я не читала в марте 2022 про бои за Трехизбенку, если бы моя попутчица не рассказывала истории из жизни о том, что здесь происходило, не подумала бы, что еще сравнительно недавно здесь проходили ожесточенные бои.
Что уж сказать про ту школу, где много лет базировались украинские «ультраправые». Это шикарная, свежая с виду новая школа. Сейчас в ней учится 54 ребенка. В фойе на первом этаже развешаны картины с видами Алтайского края и Горного Алтая.
Славяносербский район – район-побратим для нашего региона. И наш край помогает побратиму восстанавливать разрушенную инфраструктуру. Это Алтайский край восстановил школу, где долгое время не было слышно детских голосов. Где стены были испещрены шрамами от пуль и снарядов.
Сейчас здесь все замечательно! Но только есть еще одно «запретное» крыло, где ремонт не закончился. Сквозь приоткрытую дверь видны побитые войной стены, следы от пуль. Еще вокруг школы раньше много цветов было…
После экскурсии по учебному заведению, вышли во двор. Звук тормозов, на дороге останавливается машина, из которой входят двое мужчин в военной форме. Военная полиция.
«О, мы здесь во дворе раненые лежали, помнишь? – спрашивает один у другого, — школу не узнать!».
Один из мужчин подошел к Светлане Гизай и крепко ее обнял. Его позывной «Вжик», он эту школу закончил, а потом за нее воевал. Во время штурма был ранен. Хорошо помнит, как она подползла к нему, облокотила на себя и, словно Ангел, вынесла из-под огня. Дотащила до машины и увезла, чтобы он снова смог встать на ноги.
Боец с позывным «Вжик», узнав, что его спасительница сегодня посещает Трехизбенку, на всех скоростях прибыл сюда, чтобы еще раз обнять отважную женщину, поблагодарить за спасенную жизнь.
«СТРЕЛОК» И СУМАСШЕДШАЯ ДЕВУШКА ИЗ БАРНАУЛА
Во время гуманитарной миссии Народного фронта мы посетили Славяносербскую ЦРБ, встречались с местным населением, передавали людям продукты, а военным все от антидроновых ружей, печек до автомобилей. Ребята за гуманитарным грузом приехали с передовой, едва стряхнув с себя окопную пыль. Так мы познакомились с земляками из Алтайского края. По определенным обстоятельствам в этот день они не смогли вернуться назад к «ленточке». Им выделили ночлег в здании местного техникума. А мы решили, что решили их позвать на ужин с собой, в дом, в котором сами жили, как гости, почти неделю.
Хозяйка дома – удивительная девушка из Барнаула. Там она работала в строительной фирме, вела успешную жизнь, объездила полмира. В один момент решила бросить все и уехать сюда. Захотела видеть результат своей работы, ощущать его. И именно тут она почувствовала удовлетворение, потому что на ее глазах растут из пепла дома и в них снова заселяются люди.
Профиль ее работы при этом не изменился – она по-прежнему в строительстве. По сути, отвечает за восстановление домов и социальных и культурных объекто. Только в Трехизбенке под ее ответственностью уже восстановлено 400 жилых домов, не говоря о соцобъектах. Параллельно девушка взяла шефство над семьей одиноких пенсионеров из Трехизбенки. Помочь им некому, а она почти каждый вечер навещает стариков, возит в больницу, по магазинам. Просто, так решила.
Имени своего попросила не называть, фотографий ее не делать. Так как с последствиями одной такой неосторожности уже сталкивалась. Как и говорили в начале публикации, имена и лица многих людей останутся скрытыми.
Когда узнала, что из Алтайского края в Славяносербск едут земляки с гуманитарной миссией, решила приютить нас. А мы, злоупотребив гостеприимством, в один из вечеров пришли домой не одни, с ребятами.
Бойцы – мобилизованные из Алтайского края. У каждого из этих двоих была возможность получить бронь и жить дома. Один – фермер, другой – работник Газпрома. Оба от этой возможности отказались.
Давно не ели домашней еды, но больше всего благодарили за возможность принять ванну. Там, на передовой, такой роскоши нет. Разве что полевой банькой себя могут порадовать, но постоянно меняют позиции.
Один из парней с позывным «Стрелок» — фермер, для своего района сделавший не одно доброе дело. Когда вопрос встал – остаться или идти сюда, задумываться не стал. Привык правде в глаза смотреть, и уверен на сто процентов, что если он сейчас все это здесь не остановит, завтра они могут прийти к нему, на его землю. Благо, хозяйство было на кого оставить.
Его боевой товарищ «Механик» пошутил, что когда вернется домой, в лес больше никогда не пойдет. Потому что здесь уже два года живет в лесу живет с Микки Маусами (так бойцы, шутя, называют мышей-полевок, облюбовавших их блиндажи).
Жаль, про этих героев подробностей тоже не рассказать. Упомяну лишь, что брали они «Азовсталь». После штурма заняли дом кого-то из начальства этого завода. Рассказывают, что вместо ограды в том доме были вольеры для тигров, в доме росли настоящие пальмы, на территории сауна, хамам. Таких жилищ они никогда не видели, разве что в фильмах.
Прощаясь на крыльце, услышали небесный «грохот».
«Похоже, на звук ПВО. У нас здесь «Панцири» стоят. Но странно, давно не слышала в здешних окрестностях такого», — промолвила хозяйка дома.
СЕРГЕИЧ
Как оказалось, за событиями, развивающимися здесь, врач реаниматолог-анестезиолог из Барнаула неравнодушно следил с 2014 года. И до мобилизации положенный ему отпуск проводил на Донбассе, перенимая опыт у местных коллег. Когда мобилизовали, как сам говорит, сначала закалялся сибирскими морозами, потом белорусской сыростью. В конце апреля 2023 года оказался в ДНР.
Для небольшого спонтанного интервью уселись в одном из кабинетов госпиталя. В стеклах окна пулевые отверстия, за окном пронеслась «птичка».
— Это же дрон! Он вражеский или наш?
— Да всякие тут летают, как их отличишь, — отшутился Сергеич.
— У вас же была возможность остаться работать дома. Почему вы здесь?
— Была. Но желания этого избежать не было.
— Как семья отреагировала на такое решение?
— К сожалению, болезненно. В Барнауле дома с момента мобилизации не был почти год. Надеюсь, до конца этого года дома побываю. Очень соскучился по родным и близким
— Как вы здесь живете? Чем работа в мирное и военное время отличаются?
— Люди везде одни и те же. Они из костей и мяса состоят, грубо говоря. Просто, здесь выше концентрация сочетанных травм. Тем более, до мобилизации уже познакомился с такой работой, благодаря местным докторам. Ведь кто на морях в отпусках отдыхает, кто дома сидит, а я в отпуске здесь «отдыхал». Так захотел. Незабываемый отпуск! Спасибо за это время всем медикам и докторам, из ЛНР особенно. Люблю, помню, переживаю за них. Надеюсь, у них все будет хорошо. Они меня многому научили, многое показали. Надеюсь, на взаимную пользу общение пошло.
— В каких местах здесь работали?
— Немного поездили по ЛНР. Под Авдеевкой были. Теперь на этом направлении стоим, боремся.
— Были моменты, когда было по-настоящему страшно?
— Такие моменты и в обычной жизни бывают. Если человек не боится – это вопрос к психиатрам. В мирной жизни бывает страшно, а здесь особенно. Но мы в сравнительной безопасности в отличие от остальных мобилизованных.
— Мне Капрал рассказывал, что вы сами ездите за ранеными. И о том, как вы чудом спасли жизнь одному из солдат.
— Конечно, приходится выезжать. Спасли его с Божьей помощью, повезло. Для того, чтобы спасти, одних медиков мало. Для этого нужно вынести человека из-под обстрела. Это делают медики батальонного звена. Вот они по-настоящему рискуют жизнями.
— У вас здесь авральный режим работы?
— Он у меня и на гражданке был авральным, мне не привыкать. В мирное время даже нагрузка больше бывала.
— Говорят, здесь нет неверующих. Вы верите в Бога?
— Верил. Верю. И буду верить. К сожалению, на причастии давно не бывал в Церкви.
Неверующие есть. Встречаются и убежденные атеисты даже. Хотя есть замечательные слова одной песни: не бывает атеистов в окопах под огнем. Большинство людей в такие моменты вспоминают и думают еще о чем-то кроме себя.
— Как относитесь к тем, кто с той стороны?
— Надеюсь, там разные люди есть. Мне очень близка позиция одного из наших замечательных писателей Захара Прилепина: если можно не убивать, лучше этого не делать. Я сторонник человеческого отношения к противнику. Мне пока не приходилось брать в руки оружие и надеюсь, не придется. Но если потребуется, я его применю. Но если принесут раненого противника, то окажу и ему необходимую медицинскую помощь.
Кстати, многие из нас заметили, что отношение мобилизованных украинцев не настолько зверское и подлое, как у граждан других государств, которые здесь присутствуют непонятно, в каком статусе.
— Как здесь воспринимается весточка из дома?
— Любой привет из дома очень греет душу. Тем более, когда ты от дома оторван, весточка придает силы, радует.
— Чем вы любите заниматься в мирной жизни?
— Рыбалка, охота, рок-н-рол, путешествия, походы, туризм. Много было увлечений. На пользу пошло и с теплотой вспоминаю, как мы ездили на игры с «ролевиками». Когда толпа взрослых людей одевается в доспехи, берет в руки оружие из пластика. И начинает друг друга мутузить. У нас тогда было общение со всей страной.
— Любой доктор может быть доктором на войне? Или вы, которые находитесь здесь и сейчас, отличаетесь моральными качествами и силой духа?
— Я думаю, при должном подходе, при должном настрое доктором на войне может быть каждый. В любом случае, если война пришла бы к нам, сама жизнь бы заставила. Если страшно, через себя нужно перешагнуть.
Я вот человек сугубо гражданский. Мне многое в армии не нравится. Но, в первую очередь, каждый гражданин, как бы громко это не звучало, должен быть готов выступить за свое Отечество.
ПОМНИ ОБ ЭТОМ!
Московский метрополитен. Веселая шумная компания молодежи смеется над новыми трендами Tik-Toka. У аэропорта перед вылетом в Барнаул увидела, как шикарный автомобиль окатил из лужи зазевавшегося парня. В столице октябрьский дождь. Здесь ничего не напоминает о той жизни. Да и у нас тоже. В выходные можно собраться с друзьями на шашлыки, на новогодних каникулах сгонять в Шерегеш, покататься на горных лыжах.
После поездки я поняла, насколько огромна между нашими жизнями пропасть. Любое аварийное отключение электричества ввергает население чуть ли не в панику, мы ломаем голову над тем, что приготовить на ужин и какое платье надеть на новогодний корпоратив. А Светлана Мовчан, славяносербский журналист еще день назад рассказывала, что во время артобстрела ни в коем случае не нужно бежать в подвал, если ты в доме. Ее соседку из-за этого так посекло, что в больнице даже знакомые узнать не могли, еще и стопу оторвало. Артисты Славяносербского Дома культуры сейчас в обновках – из Алтайского края пришла с «гуманитаркой» партия одинаковых костюмов.
Ребята, с которыми общалась, не уверены, что оттуда вернуться. Говорят, как Богу угодно будет. Но и уходить оттуда не собираются, понимая, что все серьезно – не хотят, чтобы пришли к нам. Какой салют в новогоднюю ночь будет громыхать над их головами, наверное, представить не трудно. Там совсем другая жизнь.
Юлия РАССКАЗОВА.
