Его можно назвать хранителем леса. Словно врач диагност он с первого взгляда определяет болезнь и возраст дерева, видит, как оно дышит и как бьется его «сердце», как подрастающее поколение сосенок тянет свои неокрепшие «руки» к солнцу, задыхаясь в тени старичков. Он не умет отдыхать в лесу. И на это есть свои причины.
В 2025 году исполнилось 25 лет с тех пор, как он шагнул за кромку бора. Не как в детстве совсем юным охотником, а как хранитель леса.
«В семье у меня не было лесников. Припоминаю, что родители направляли учиться на агронома в Алтайский аграрный университет, — рассказывает Олег Игнатовский, заместитель директора по лесохозяйственной деятельности ООО «Каменский ЛДК», — мне же почему-то ближе лес был. Ни поля, ни реки, а именно лес. Еще я охотой увлекался — с малолетства отец меня приучил, так и не расстаюсь до сих пор ни с охотой, ни с лесом. Жили мы в Баево.
О том, что после одиннадцатого класса поступил в Бийский лесной техникум, не жалею ни капли. Без этого я не ощутил бы себя полноценным человеком, который что-то в жизни достиг, а такое ощущение благодаря работе есть. Я делаю то, что мне нравится и доставляет удовольствие. И понимание есть, что я своей работой пользу приношу лесу».
ВЕРХОВОЙ ИДЕТ!
Знали ли вы, что раньше степную часть Алтая покрывали сплошь густые леса? Кулундинская степь не была степной зоной, на ней располагались лесные массивы, но тысячи лет назад грандиозное пожарище уничтожило лесное разнообразие на огромных пространствах.
Ученые восстановили цепь природных событий. В 2020 Сибирское отделение Российской Академии наук подвело итог исследования проб, поднятых со дна степных озёр — Яровое, Кучук, Кулундинского. Выяснилось, что в илах встречают массовые прослойки пепла — свидетельства значительных лесных пожаров в регионе. Датируются они эпохой каменного века — примерно 10 тысяч лет назад. Но самый крупный лесной пожар в нашем регионе случился 2,5 тысячелетия назад. Безудержный огонь охватил как ленточные боры — Касмалинский, Бурлинский, Барнаульский, Тюменцевский, Корниловский, так и правобережные — от Новосибирска до Бийска. Учёные не смогли выяснить причину таких катастрофических стихийных бедствий, но это время совпадает с формированием в степях Алтая каменской археологической культуры — общества скотоводов и кочевников, для которых был характерен пал травы под пастбища.
Как считают исследователи, эти пожары значительно изменили ландшафт всего степного Алтая, резко сократив в степи лесные участки, но в Корнилово такой реликт сохранился.
Но вернемся к нашему герою, ведь и его трудовая деятельность началась с того, что не меняется тысячелетиями – с пожаров.
«Вспоминаю пожары 2010 года. Они по площади были огромные, — говорит Олег Игнатовский, — помню, ужасный суховей прямо глаза выбивал. Тогда в Корнилово порядка 170 гектаров сгорело. Сгорел в огне пожарный автомобиль. Ветер был такой мощности, что огонь верхом пошел. Такой через любую минполосу перенесет огонь. Это самый страшный пожар – верховой. Он окутывает пламенем кроны и быстро перекидывается с дерева на дерево. Это наблюдать воочию намного страшнее, чем в фильмах.
В 2023 году пожар недалеко от Грязново на огромной площади был. Несколько кварталов сгорело полностью. Насколько помню, тушили огонь трое суток денно и нощно. Собрали всех своих работников со всех районов: Завьяловского, Тюменцевского, Шелоболихинского.
Условия были жесточайшие. Температура воздуха по кромке леса была очень высокая. Техника не выдерживала. Помню, как наш рабочий «УАЗ Патриот» на ходу глох от жары. Люди работали на пределе. Это был один из самых страшных пожаров за мою бытность.
Помню сложный пожар в Завьяловском районе среди озер и болот. Его удалось локализовать только благодаря тому, что сразу правильно оценили ситуацию и расставили людей».
Во время стихийных бедствий ему часто приходилось ночевать в лесу вместе с пожаром. Пока лес горит, никто не думает, поехать домой, поспать. Тушение идет, будь то ночь, полночь, сутки, двое, без разницы. Заскочили, где-то помылись, ополоснулись, на ходу что-то поели и дальше.
За плечами нашего героя много опасных ситуаций и все они связаны с огнем, ведь на его ответственности проведение разведки. Если не знаешь, где горит и что горит, нужно организовать людей, правильно расставить технику. Если необходимо, встречный пал пустить. Нужно давить, поджимать огонь со всех сторон.
«В большинстве случаев лесной пожар — это человеческий фактор, — говорит Олег Александрович, — но бывают случаи, когда он возникает от грозовых разрядов. Сухая гроза – это настоящий бич лесов, ее спрогнозировать нельзя, а бороться с природой невозможно. Мы уже научены: дождя нет, гроза идет, значит, на следующий день у нас пристальные осмотры. Видеонаблюдение постоянно ведется, оператор всегда находится на месте.
Сейчас все лесные участки оборудованы видеокамерами – всего у нас 18 вышек. Современные камеры снабжены отличным зумом — позволяют детали разглядывать, но опять же, все зависит от погодных условий.
Также ведется космический мониторинг. Спутники пролетают над нашими участками несколько раз в сутки.
Количество техники для пожаротушения у нас в несколько раз превышает действующие нормативы, прописанные законодательно. Допустим, должен быть в наличии один пожарный автомобиль, а у нас их, минимум, пять».
ВАРВАРСТВО ИЛИ НЕОБХОДИМОСТЬ?
«Звенели пилы, стучали топоры под Воронежем, на лесных вырубках жгли уголь и курили смолу, в сотнях кузниц ковали гвозди и якоря…».
Василий Песков «Воронежский лес».
В 2026 году исполнится 300 лет алтайской промышленности. А началось все с того, что сын известного на западе страны черного металлурга Никиты Демидова Акинфей в 1726 году послал на Алтай людей для разведки месторождений. Плавка образцов обнаруженной руды показала, что она медная. Позже в ней нашли свинец и серебро.
Первые плавильные печи были построены на реке Колыванка, затем у устья Барнаулки. Для получения чистой меди требовалось провести несколько плавок, значит, нужно было иметь достаточное количество древесного угля. А где взять древесный уголь, как не в алтайских лесах? Началась варварская вырубка.
«Сохранились исторические карты, которые наглядно показывают, что вырубка осуществлялась варварская, — говорит Олег Игнатовский, — в Алтайском крае древесный уголь для медеплавильных заводов жгли прямо в лесу. По Кулундинской ленте и до наших дней сохранилось очень много угольных ям. И честно, сказать, очень удивляет, когда я слышу, что в прежние времена к лесу бережливо относились, а сейчас как попало, все подряд рубят. Факты и документы говорят об обратном».
Что касается Каменского района, элементы лесоустройства можно отсчитывать с 1751-55 годов, когда для нужд строительства медного производства леса начали учитывать. С открытием Сузунского монетного двора (1766 год) наши леса — Караканский, Сузунский начали осваивать промышленно и по науке — устраивались лесные постовые службы, проводить межевание и лесоустройство. Возможно, и сейчас можно встретить в борах реликты той работы – сосны, посаженные при Екатерине Великой. И все бы хорошо, если бы не одно но. Для нужд медеплавильной промышленности началась варварская рубка.
МЫ НЕ РЕШАЕМ, ГДЕ РУБИТЬ, А ГДЕ САЖАТЬ
«Очень плохо и печально то, что большинство населения сегодня, просто не понимают ситуацию, которая происходит, — разводит руками замдиректора, — как считают обыватели, мы просто рубим лес и ничего не делаем. Это не так.
Во-первых, у нас сплошных рубок нет. То, что мы проводим сегодня — это выборочные рубки. И в ходе их проведения мы обеспечиваем лесовосстановление. Мы сохраняем тот подрост, который есть, убираем старые деревья, даем новым больше света, влаги и питания.
Простой пример: если человек достиг определенного возраста, начинается старость, болезни, смерть. В это время рождается новый человек. То же самое с лесом. Нужно дать возможность жизни молодому поколению. Если мы этого не делаем, если мы не будем убирать старые деревья, естественно, откуда возьмется молодой лес? Ниоткуда. Старое больное дерево не только мешает росту нового, оно и кислорода поглощает намного больше, чем выделяет, то есть начинает вредить окружающей среде.
Откуда такое мнение сложилось, что арендаторы все вырубают? Мы ведь сами не решаем, где рубить лес, а где его сажать. Наша деятельность строго контролируется государством. Раз в 10 лет к нам приезжает лесоустроительная экспедиция — так скажем, она раньше так называлась. Её сейчас проводит «Запсиблеспроект», который нам назначает весь комплекс лесохозяйственых мероприятий на последующее десятилетие. Это все: рубки ухода, посадка леса и др. Мы не вырубаем, мы выполняем те мероприятия, которые назначены государственным предприятием «Запсиблеспроект». Нам выдаются документы, в которых все написано, как мы должны провести рубку, как провести лесовосстановление, уход, минерализацию назначают. Невыполнение этих требований, естественно, за собой влечет определенную ответственность. И законодательство с каждым годом усложняется.
Кстати, на протяжении последних лет, проводя искусственное лесовосстановление, мы дошли до того, что у нас сегодня негде сажать лес. Все пригодные для этого участки, относящиеся к лесному фонду, уже нами закультивированы».
ГДЕ НАХОДИТСЯ МЕРТВЫЙ ЛЕС?
— Как-то в Корниловском бору Иван Агилов, лесник с большим стажем, который сейчас на пенсии, показывал нам мертвый лес по кромке бора. Что такое мертвый лес?
— А это как раз последствия того, что не проводятся никакие мероприятия на этих участках. У нас есть мертвые леса. Появляются они все чаще в связи с выделением зоны особой охраны в заказниках. Там деятельность лесохозяйственная очень ограничена, где-то вообще запрещена, поэтому подобные участки сегодня выпали из деятельности. Мы там не работаем в силу ограничений. Соответственно, там не проводятся рубки ухода, не проводятся профилактические мероприятия.
Без рубок ухода сегодня в таких местах наблюдается катастрофическая ситуация, ведь процесс естественный идет. Там много валежника, все перевалено, туда даже не заехать. Случится пожар, не дай Бог, его попросту будет не потушить оперативно. Потушить-то мы его потушим все равно, но площадь поражения и распространения будет совсем другая. Огонь будет сложнее остановить, потому что в таких местах запас горючих материалов большой.
Когда вводили ограничения, выделяли зоны особой охраны, выдвинули требования о том, чтобы уже упавшие деревья оставались там на своих местах, как питательная среда для микроорганизмов. Есть даже требования по оставлению сухостойных деревьев, это все якобы ключевые объекты биоразнообразия.
Мы с этим не согласны, исклюячение и ограничения хозяйственной деятельности приведут к непоправимым последствиям.
— То есть, если лес не прореживать, он умрет?
— Есть такое суждение классика российского лесоводства Г.Ф. Морозова, суть которого сводится к тому, что лес живет до тех пор, пока в нем слышен стук топора. Без этого никак. Бытует мнение, что вот, он рос всегда, и будет расти. Так-то оно так, но откуда у нас взялись Кулундинские степи, и почему в степной зоне Алтая после пожарища несколько тысяч лет назад до сих пор не вырос новый лес?
Что будет с нашими лесами, если мы их оставим без пригляда? Вот сезон грибов начался, люди поехали отовсюду, курят, бросают бычки, не задумываясь, какие последствия потом возникают.
Если исключить пожары, то исторически лес, пройдя свой цикл, умирает, на его месте с годами возникает другой. Это все растягивалось на многие-многие десятилетия, на сотни лет. Сегодня мы оберегаем его от пожаров и ускоряем его рост».
ЛОСИ ЛЕСНЫЕ
— Кстати, в одной из наших публикаций как-то мы поднимали проблему лосей? Есть мнение, что запрет на их отстрел вредит лесу, они съедают молодые почки сосен, не давая жизни лесу. Так ли это?
— Если бы было у нас с вами больше времени, мы бы съездили в Корниловский бор. Там, в Корниловском заказнике, я бы показал, сколько вреда лоси принесли лесу. Вред от них просто огромен.
Во-первых, здесь очень спорные вопросы по их численности, уж сильно большой вред они наносят молодому поколению леса. И вот когда ввели эти все ограничения в заказниках, выделили зоны, пошло увеличение численности лосей. Соответственно лесу роста никакого не будет, потому что животные скапливаются именно в заказниках, понимают, что выходить за пределы чревато, опасно. Они не глупые животные и съедают в заказниках все, что там вырастает на огромных площадях. Приезжаешь туда — все молодые деревца объедены, еще хвои нет, почки верхушечной нет, еще роста нет. То есть все наши усилия, которые мы приложили: убрали старые деревья, увеличили новым площадь питания — все пропало, все пошло прахом.
Иногда ведь до маразма доходит, извиняюсь за выражение — выделяют какой-то участок, на нем находят травку, которая там росла сотни лет, и с ней ничего не случилось за это время, вводится запрет. Или находят гнездовья птиц, которых нельзя тревожить. А как же логика? Никакая птица не будет жить в высокоплотном насаждении, она как летать-то будет? Птицы откуда там взялись вообще? Они взялись с того момента, как облюбованный ими лес появился, ведь сначала лес возник, а потом все остальное. Сегодня все перевернули и во главу угла поставили растения и животных, но ведь не будет леса, не будет ничего».
ЛИЧНЫЙ РАЗГОВОР
— Какова территория лесов, находящихся в зоне обслуживания ООО «Каменский ЛДК»
— Под сто восемьдесят тысяч гектаров у нас получается. Вообще, Алтайский край всегда в числе передовиков находится по ведению лесного хозяйства, по всем показателям.
— У вас есть любимое дерево?
— Я их не разделяю. Для меня все деревья чем-то хороши. Я же еще и хозяйственное значение им придаю. По практическому применению, конечно, на первом месте у нас сосна. По ней большой объем заготовки и посадок получается.
— Вы любите лес?
—Если говорить про отдых в лесу, то конечно я его не рассматриваю. Люди стремятся в лес, выехать на природу, вот честно, у меня нет такого желания. Я лучше побуду дома, может быть, на реку выеду. Лес для меня это работа, в первую очередь. Бывая в лесу, я не отдыхаю, я все вижу, пытаюсь определить, что с лесом происходит, чего ему не хватает.
Бывать там часто, конечно, приходится, ведь не бывая в лесу, не зная ситуации, очень сложно какие-то решения принимать.
УНИКАЛЬНАЯ «ЛЕНТА»
Олег Игнатовский еще в начале интервью оговорился, что лесники неразговорчивый народ – говорить непривыкшие, особенно про себя, привыкшие делать. Да только есть одно исключение, стоит лишь заговорить о лесе. О нем он знает многое. Взять уникальные ленточные боры Алтайского края.
« Таких боров не так много на планете, на самом деле, — говорит он, — и, кстати, в регионе площадь ленточных боров ни сколько не уменьшилась. Напротив, леса эти прирастают, они уже вышли за границы лесного фонда, с каждым годом они становятся все больше и больше.
Их уникальность для нашей местности заключается в том, что они создают определенный микроклимат. Не так далеко у нас находится Казахстан, его влияние очень ощущается. Не зря ведь в свое время начали лесополосы сажать – чтобы, насколько можно, избежать ветровой эрозии. Тем временем, только наша Кулундинская «лента» рассекает сто с лишним километров, начинаясь от Завьялова. Это живая преграда от степей — ленточный бор работает, как заграждение. Это историческая часть нашей страны, ведь по кромке бора располагаются села. Они от него зависят, как и вся наша страна. Его хранить нужно».
Вот в Алтайском ГубРевКом в 1920-е это вполне знали и понимали .
Юлия РАССКАЗОВА. Фото автора.
Лесничество — это самое старое, непрерывно действующее государственное учреждение (вместе с дипломатами и военными). Фактически, система, во многом действующая до сих пор, сложилась при Петре I, и в целом, так и существовала все это время. Правительства менялись, страна менялась, а лесничества – нет. Это связанно со стратегическим значением леса в истории России — это и флот, и армия, топливо для промышленности, валюта.
